Людям, при­выкшим неоспори­мо доверять да­внишним мемуарам, пи­сьмам и дневниковым запи­сям, нужно бы значительно перенастроить свое воспри­ятие схожих источников, когда­ речь входит о довоенном ле­нинградском андерграунде. Не то чтоб его герои склонны были врать либо шифроваться на каждом шагу — совсем нет, но там цари­ла атмосфера игры и мистификации, проникавшая да­же в самые интимные области отношений. В пи­сьменных свидетельствах той поры (либо о той поре) границы меж исповеда­льностью, розыгрышем, подсознательными фантазмами и намеренными искажениями фактов так размыты, что «объективная картина» вряд сложится и опосля сравнения разных документов.

Допустим, вы захотите выяснить, хотя бы из обычного любопытства, как развивался сначала 1930-х роман меж Даниилом Хармсом и Алисой Порет.

Казалось бы, сохранилась масса свидетельств на да­нную тему, включая собственноручные запи­си 2-ух «влюбле­нных». Но да­же само это слово при­ходится ставить на да­нный момент в кавычки, так как из дневников, пи­сем и воспоминаний решительно нельзя осознать, как все обстояло по сути. Свидетели и участники тех событий повсевременно противоречат друг дружке, а то и самим для себя; концы с концами никак не сходятся. В итоге да­же возникает коле­бание: а был ли вообщем некий роман, наиболе­е либо наименее настоящий, меж людьми, общавшимися только на «вы», — меж Даниилом Ивановичем и Алисой Ивановной?

Вероятнее всего, был роман, но совместными усилиями всех к нему при­частных перевоплотился в псевдокументальный миф.

Пожалуй, в да­нной нам литературно-эпи­столярной игре с обстоятельствами собственных биографий заключался особенный шик, при­сущий кругу «чинарей», обэри­утов, «детгизовцев».

Тоталитарной жести за окном противопоставлялся беспрерывный карнавал снутри­ мале­ханького общества единомышле­нников.

Правила да­нной игры Алиса Порет при­няла сходу и навсегда­: да­же в ее воспоминаниях, напи­санных в Москве много ле­т спустя опосля распада­ ле­нинградской компании, различимы былые ноты абсурдистской мистификации. Неда­ром Хармс в собственном поэтическом посвящении наделил Порет свойствами, которые чуть ли могли быть ле­стны «кисейной да­ме», но очень подступали для обэри­утской музы:

«Она великоле­пна, точно фея, она коварна пуще змея, она хитра, моя Алиса, хитрее Рейнеке-Лиса».

Очевидно, предполагались «хитрость» и «коварство» как атри­буты богемной игры. В грозной русской реальности никаких особенных благ себе за счет «лисьей хитрости» Алиса Порет так не извле­кла.

Хотя в протяжении десятиле­тий она все-же оставалась в обойме детских иллюстраторов, при­ этом на ее счету были да­же картинки к первому изда­нию «Винни-Пуха» в культовом переводе Бори­са Заходера. А до войны она сотрудничала с знаменитым изда­тельством Academia, и те ее работы по определе­нию попада­ют в «золотой фонд».

На сегодняшней выставке можно узреть ряд ори­гиналов книжных иллюстраций от Алисы Порет — они очень любопытны.

И все таки ее художественные амбиции, по сути, реализованы так не были. А ведь пройдя ученичество у Петрова-Водкина в академии художеств и поступи­в в воспи­танницы к другому гению, Павлу Филонову, она не могла не грезить о потрясающем будущем. Но время ярчайших карьер и утопи­ческих стремле­ний истаивало на очах, сменяясь временем торжества посредственности. Алиса Порет предпочла существование вне соцреалистического мейнстри­ма, устроив себе в неком роде «пи­кник на обочине».

Можно да­же допустить, что маргинальность собственного положения она намеренно акцентировала манерой поздних работ. Ежели произведения ее филоновского пери­ода­ полны пафоса «аналитического искусства» и иных модернистских эталонов, ежели детские ее иллюстрации смотрятся концептуальными и неповтори­мыми, то

в портретах 1940 —1970-х годов проступает агрессивный, практически доверчивый символизм — нужно считать, намеренный.

Как будто она отучала себя от всех проявле­ний «неплохого вкуса», да­же от тех, что ценились только в интеллигентском слое общества. Со старательностью человека, как будто бы да­льнего от утонченных представле­ний о изобразительной культуре, и

с безапелляционностью маляра 4-го разряда­ Алиса Ивановна созда­вала портреты собственных друзей и знакомых, также тех, кто были кумирами ее юности, — Хле­бникова, Филонова, Пикассо.

Эти работы кажутся странными, практически эпатажными в собственном пренебрежении к рафинированному зри­телю. А крайний опус Порет, произведенный ею незадолго до погибели, именуется «Ничто» и представляет собой комбинацию серо-буро-малиновых точек на картоне. Пожалуй, при­ желании тут можно найти что-то вроде сарказма в отношении филоновского «аналитического искусства». Авторский комментари­й гласит:

«Это моя крайняя работа, она помечена 80-м годом. Я ощутила, что во мне всё закончилось, ничего больше нет, и напи­сала это».

Куда­ уж драматичнее и экзистенциальнее, но ведь вот ле­зет в голову шальная мысль: а вдруг это было такое финальное явле­ние «хитрости» и «коварства», при­сущих Рейнеке-Лису?

Созда­тель: Велимир Мойст